Журнал пользователя: Виктор Сорокин
Анатолий Максимов. ТАК БЫЛО… 10. Мобилизация. (Продолжение.) 22.12.2007 11:51
Унтер-офицерский состав в своем большинстве относился недружелюбно (чтобы не сказать враждебно) к нам, более образованным по сравнению с ними. Нас презрительно называли «студентами» за наши постоянные споры с ними. Камнем преткновения являлось толкование устава, в котором сказано, что «солдат должен беспрекословно исполнять приказание своего начальства, если оно не направлено против Царя и Отечества». Мы, «студенты», объясняли, что слово «беспрекословно» исключает возможность знать «направлено ли это распоряжение против Царя и Отечества» или нет! Следовательно, слово «беспрекословно» надо убрать из устава! Вестовой мне передал приказ командира батареи моментально явиться в его канцелярию. – Что это за газета, которую ты получаешь еженедельно? – спросил командир. – Известно ли тебе, что нельзя выписывать газету без разрешения командира батареи? Переведи мне вот эту статью. Я перевел указанную статью… – Спасибо. Командир мне указал на стул. Такая привилегия меня удивила и насторожила. Я сел, ожидая дальнейшего развития беседы. – Из твоей газеты я узнал, что в Белграде создается Русский Корпус, в задачу которого входит борьба против большевиков в России, – сказал командир. – Что тебе известно об этом Корпусе? – Мне известно, что Корпус создан, что жители Югославии русского происхождения стекаются в этот Корпус со всех сторон и что из Софии уехал первый эшелон. – Как ты относишься к созданию Корпуса? – Я записался на прошлой неделе. – А когда поедешь? – После того, как буду освобожден из армии. – К тому времени многое может измениться – и международная обстановка, и твои планы. Иди. Наступила середина февраля, с его морозными днями и ночами. Прошел месяц после беседы с командиром батареи. В один из этих дней у меня не сладилось с командиром отделения. Причина мне была известна: он относился недоброжелательно к белой эмиграции и при каждом удобном случае говорил, что населению нехватает хлеба потому, что его съедают русские! Под вечер он приказал отделению выстроиться, примкнуть штыки, взять винтовки на изготовку. Затем он подходил к каждому из нас, приказывал открыть затвор и смотрел в дуло. По правилам ствол винтовки должен быть смазан, если солдат не несет караула. Командир отделения подошел ко мне, приказал открыть затвор. Не ожидая моей реакции, он дернул винтовку на себя и размахнулся, чтобы дать мне пощечину. Я сделал шаг назад, с винтовкой на изготовке, и сказал, что я в карауле и что пощечину не перенес бы, даже если бы я не был в карауле. Командир отделения посмотрел на меня недоумевающими глазами и приказал идти в караульное помещение. Батарея была расположена на скате холма. Было чуть за полночь. Я был на посту, на верхнем участке и вижу, как скользнула тень между орудиями. Я насторожился. Потом тень забралась на ствол первого орудия и потянулась отстегивать чехол. Пока она скользила по стволу, я подошел к орудию с винтовкой на перевес. В момент, когда тень спрыгнула со ствола, с чехлом в руке я скомандовал «Руки вверх!» Тенью оказался командир моего отделения, с которым произошло «столкновение» несколько часов тому назад. – Лезь на ствол и надень чехол на дуло, негодяй! Ты ведь знаешь, что я могу тебя пристрелить на месте, с чехлом в руке, как доказательство военного саботажа! Чехол был водружен на место, и я пошел на мой наблюдательный пункт. На верху холма находился домик, с печуркой. Было заведено, что часовой последней смены перед тем, как сдать дежурство, растапливал ее и загружал углем. Я оказался на посту в предутренние часы, как раз те, когда надо заняться печуркой. Я зашел в домик, сбросил шубу, заложил бумагу, стружки и подбросил несколько поленьев. Печь загудела, труба накалилась докрасна. Быстро разлившееся тепло после морозной ночи меня моментально разморило: я присел и задремал. …Мне приснилось, что начальник караула пришел подложить угля в разгоревшуюся печурку и снять меня с поста. Он даже прикрикнул на меня, чтобы я двигался поскорее… Я открыл глаза и, не вставая со стула, глянул в окно и увидел, что караульный начальник поднимается к домику. А когда я увидел выстроенную на площадке, спиной ко мне, батарею, то мной завладела паника. В этот момент я понял всю тяжесть того, что я совершил: я заснул на посту!! Я вышел из домика и пошел навстречу караульному начальнику. Хоть бы провалиться сквозь землю! Слышу команду командира первой роты, лейтенанта Станко Благоева: «Батарея сми-и-и-и-рно! Кру-у-гом! Рав-не-ни-е на се-ре-ди-ну!». Батарея в полном составе уставилась глазами на меня. Мне было стыдно, меня одолевала злость, что я допустил такое! Но выхода не было, надо было идти до конца… Я остановился перед командиром роты. Он долго, молча смотрел мне в глаза и, наконец, не поднимая руки, указал пальцем на караульное помещение. – Батарея, вольно! Я услышал, идя в караульное помещение, объяснение командира, что ничего особенного не произошло, что все нормально, что я задержался у печки, которая дымила и не разгоралась! Через неделю после этого злополучного происшествия лейтенант Благоев послал за мной своего вестового. Я явился по всем правилам военного устава. В голове закрутились тревожные, неприятные мысли: «Почему он меня вызвал? Какое он мне приготовил наказание? Неужели отдаст меня под суд, и меня отправят в дисциплинарный батальон на несколько лет?» – Слушай вниматекльно, – сказал командир. На следующей неделе я праздную мой день рождения и повышение в чине. Тебя и твоего напарника по орудию приглашаю на торжество как представителей батареи. Мое село находится в восьми километрах отсюда. Мой вестовой вам приведет лошадей. Ясно? Иди на занятия. Мне не верилось, что на этом так все и кончится! Я не мог допустить, что «моему делу» поставлена точка! Однако… Старший лейтенант, командир первой роты, нас представил своим родителям и гостям и повел в соседнюю комнату, с глиняным полом, и указал наши места за столом. В этот день, за столом, я узнал, что командир, выходец из простой полуграмотной крестьянской семьи, был до мобилизации сельским учителем в разных селах района; что в этих школах, прежде чем приступить к азбуке, он объяснял малышам значение слов «папа» и «мама»; что они должны любить и уважать не только своих родителей, но и родителей других малышей; что при встрече со взрослыми они должны им уступать дорогу и снимать шапки: такое отношение к родителям и взрослым называется «уважением»! Иными словами, он учил детей, как взрослеть! Я впервые столкнулся с таким явлением. Нужно ли говорить о том, что с этого момента я смотрел на «строгого» командира иными глазами! Было ли донесено командиру первой роты об инциденте с командиром отделения? Знал ли об этом командир батареи, капитан Николай Чайков? Однако, спустя некоторое время, командир моего отделения был переведен в другую часть. Я был освобожден от нарядов и назначен на должность курьера, которая заключалась в том, что я должен был ездить два раза в неделю в штаб полка и «выбивать у каптенармуса» то, в чем нуждалась батарея. Как правило, я выезжал вечером, ночевал дома и ранним утром приходил в штаб полка, чтобы быть первым на приеме у начальства. Наступил март, а с ним и слякоть. Занятия проводились в домике поочередно. А в этот день нас почему-то задержали на площадке и в домик не повели. Потом раздалась команда «строиться», и мы увидели поднимающегося к нам командира батареи. Обычно занятия с нами проводил командир первой роты, а командир батареи приходил довольно редко. – С-м-и-р-н-о-о! Равнение на середину! Командир первой роты подошел с рапортом к командиру батареи. – Вольно! Командир батареи вынул из кармана сложенный вчетверо лист, развернул его и одел очки. – Приказ по полку №… С санкции начальника Генерального штаба… солдат… освобождается от военной службы в Болгарской армии и переводится в Русский Корпус в Белграде. Срок службы в Русском Корпусе будет зачтен как сверхсрочная служба в Болгарской армии. Данный приказ входит в силу с 24-го марта 1942 года. Командир батареи снял очки, сложил лист вчетверо и положил его в карман кителя. Посмотрел на меня и приказал явиться в кабинет в 15.00. – Садись, – сказал командир. – До твоего освобождения еще десять дней. За это время придет твое штатское одеяние, и ты сдашь обмундирование и оружие командиру отделения. Я считаю, что с этого момента требования устава к тебе больше не относятся – ты, для меня, уже стал штатским. Я доволен тем, что командир полка вник в твое положение и принял соответствующее решение. Кроме того, решение командира полка было санкционировано начальником Генерального штаба, что, может быть, облегчит переход твоих единоплеменников из Болгарской армии в Русский Корпус. Во всяком случае, ты этого хотел, и я тебя поздравляю. Иди. Я получил мою штатскую одежду и сдал обмундирование и оружие. Накануне моего отъезда командир батареи мне передал через вестового, что сегодня вечером будет ужин в ресторане и что он меня приглашает на этот ужин «в 20.00». За столом были командир батареи, командир первой роты и уже немолодой солдат последнего призыва из запаса (которого мы называли «ветераном»), штатские с дамами и я. Капитан Чайкин встал с поднятым бокалом. Наступила внимательная тишина. – Дорогие друзья! – начал командир батареи. – Я пригласил вас сюда по особому поводу. Рядом со мной сидит не только лучший волейболист в батарее, но еще и русский по рождению. Как вы знаете, Германия объявила войну большевизму. В Белграде создан Русский Корпус, цель которого – борьба с большевизмом. Приглашенный мной молодой человек записался добровольцем в этот Корпус, а Болгарская Армия его поддержала в этом начинании. Так пожелаем ему доброго пути! Гости встали. Зазвенели бокалы. Пошло «браво», «браво». Тем временем под общий шум «ветеран» вышел из зала и моментально вернулся с каким-то пакетом, передал его командиру первой роты, который, в свою очередь, его передал командиру батареи. Командир батареи раскрыл пакет и, обращаясь ко мне, сказал: «От имени батареи я уполномочен передать тебе эту шкатулку как память о нашем совместном служении. Не поминай нас лихим словом и знай, что в нашей батарее ты пользовался симпатией и уважением!» Командир батареи оглянул присутствующих, как будто искал одобрения и согласия с тем, что он только что сказал, и сел. Я совершенно не ожидал таких проводов. Оказанное мне внимание и простые слова моего начальства меня тронули до слез. Воцарилась тишина. Все ждали моего ответа на слова командира батареи. Я был взволнован до такой степени, что не знал, как мне поступить. Я чувствовал, что я должен что-то сказать. Но что? Что я, двадцатилетний мальчишка, могу сказать людям в возрасте моего отца? Мне еще не приходилось бывать в таком положении – выступать с ответным словом! Наконец, набравшись храбрости, я встал…. – Уважаемые дамы и уважаемые господа… Как эхо докатились до меня мои же слова, и я от волнения потерял, на миг, нить моей мысли. – …я взволнован словами Командира и необычным положением, в котором я очутился. Разрешите поблагодарить вас, всех присутствующих, за ваши теплые слова и подбадривающие пожелания. – Браво! – сказал командир батареи. – Ты сказал именно то, что нужно было сказать. Можешь сесть. Ужин затянулся. Командир первой роты и «ветеран» ушли. В общем разговоре никто не обратил внимание – так, по крайней мере, показалось мне, – что ко мне подсел господин с дальнего конца стола. Мы разговорились, и он мне сказал несколько слов о Командире. В частности, о том, что командир батареи был воспитанником Киевского кадетского корпуса; что по возрасту и по количеству выслуженных лет он давно «переслужил» свой чин капитана и должен был быть произведен по меньшей мере в полковники, а может быть, и выше. Однако судьба оказалась неблагосклонной к нему. Накануне производства, а это прозошло несколько лет тому назад, мы пошли в ресторан отметить это событие и засиделись. Возвращаясь утром домой, капитан попал в автомобильную катастрофу и очутился в госпитале, без сознания. И, конечно, не смог представиться к производству в положенный час. В этой же катастрофе погибла и его жена. Но об этом он узнал только после того, как пришел в сознание. Выйдя из госпиталя, он подал в отставку. С той поры он вышел в запас и ушел в себя. А вернулся из запаса в армию незадолго до прибытия вашей батареи в наши края, и он немного воспрял духом. Я тоже подлежу мобилизации, но меня, как врача, пока еще не призвали… Было далеко за полночь, когда я добрался до кровати – это была моя последняя ночь под крышей Болгарской армии. Судьба шкатулки? Она сгорела, как и мой маленький чемоданчик с личными вещами, в Нормандии, в пламени войны! (Продолжение следует.)
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи! Если Вы зарегистрированный пользователь, то вам необходимо войти на сайт с помощью следующей формы: Если Вы на сайте впервые, то Вам необходимо пройти РЕГИСТРАЦИЮ. Возможно Вас заинтересует: Фотоальбомы пользователя Виктор Сорокин |
|