Вход | Регистрация
logo
Журнал пользователя:  Виктор Сорокин

А.Максимов. ТАК БЫЛО. ЧАСТЬ III … 14. Настоящие русские   10.02.2008 11:17
Под вечер мой товарищ мне сказал, что он встретил «настоящих русских», с которыми договорился о встрече в их бараке.
– Понимаешь, они как мы, – говорил он, – они говорят на нашем языке. Встреча будет интересной, приходи!
Уговаривать меня прийти на такую встречу не было необходимости. Подумать только: я встречусь с народом, из которого вышли мои родители!
До сих пор я встречал одиночных беглецов из Советского Союза, которые рассказывали об ужасах в стране, то есть как раз то, что хотелось услышать в эмиграции. Рассказывали ли они только правду или только часть правды, только ради того, чтобы быть принятыми в эмигрантскую среду? Но встречи с целой группой людей «оттуда» у меня еще не было.

После нашего переезда в ущелье я очутился в среде взрослых и невольно прислушивался к их разговорам. Это были знакомые моих родителей, которые вспоминали гражданскую войну и перекраивали прошедшие события на свой лад.
Вот, если бы…
Говорили об ужасах пыток, которым подвергались попадавшие в плен белые офицеры. Рассказывали, что комиссары и чекисты забивали гвозди в плечи офицеров, что количество гвоздей соответствовало числу звездочек на погонах! Или погружали руки в кипящее масло в наказание за то, что они носили белые перчатки! Тогда эти рассказы производили неизгладимое впечатление на мою детскую душу.
Но было ли это правдой?

Под влиянием слышанного в детстве и, потом, будучи гимназистом, я рос в среде непримиримости к коммунизму. Я взрослел, но мой горизонт не расширялся: одни и те же люди, одни и те же рассказы, одни и те же воспоминания. Таким образом, с годами, во мне был выкован антикоммунизм без концессий, готовый к испытанию на поле брани!
Я представлял себе Советский Союз как вотчину Сталина, Ягоды, Ежова и прочих комиссаров и чекистов!
А народ? Где он? Какой он?
О народе почти не говорили. Разве только когда вспоминали, что крестьяне или были расстреляны во время коллективизации, или умерли от организованного голода, или же отправлены в концлагеря. В то время я довольствовался этими данными, и других вопросов на эту тему у меня не было.

Сейчас я встречусь с людьми «оттуда», которые прожили двадцать лет за герметическим кордоном и о которых я ничего, абсолютно ничего не знаю!
Кто же, наконец, были эти люди, мои соотечественники?!
Барак, в который мы зашли, был таким же, как и наш, только отопление в нем было немного хуже нашего, да и освещение было послабее. Кроме того, в нем царил какой-то сильный и неопределенный запах, не говоря уже о густом облаке табачного дыма, спускавшегося с потолка к полу.
Почти у всех были ватники. Мужчины были в шапках, а у большинства женщин на голове были шерстяные платки. Лица у людей были изнуренные – возраста не определить.
В течение какого-то времени мы приглядывались, «приценивались» друг к другу, задавая пустые вопросы, вроде «вы как сюда попали?». Ясно, что никто сюда не приехал добровольно, что всех пригнали силой, как животных.
Мало-помалу языки начали развязываться. Люди начали рассказывать о своей жизни, о мытарствах. Одни оплакивали родных, которых поглотила война. Другие рассказывали, как они прятались в ожидании прихода немцев. Третьи нам поведали про ужасы, которые они претерпели от советов и от немцев…
– А теперь, – сказал человек, которому на вид было около сорока, и который прятался до прихода немцев, – что нас ожидает? Куда нас повезут? Здесь мы, как животные, нет возможности быть чистым, нет мыла, нет смены белья, днем и ночью мы ходим в одном и том же! Хороший хозяин заботится о своих животных. А как мы живем? Неужели мы стали хуже животных? Так вот каково их освобождение! Дома я мог говорить на родном языке, а здесь мне это запрещено – надо говорить по-немецки! Почему? Мы же русские, а не немцы! Я предпочитаю быть дома, а не здесь!
– Теперь ты патриот, а когда надо было защищать родину, ты прятался! – сказала сидящая рядом с мужиком.
– Ты же знаешь, – оправдывался мужик, – если ты не в партии, то ты ничто. У тебя возьмут это, то заберут другое, а начнешь сопротивляться, тебе наклеят на спину ярлык и уведут…
– Это верно, – подтвердила женщина, – людей куда-то уводили, это правда. Но не всех уводили – была какая-то справедливость. А фашисты всех нас сорвали с наших корней, ты понимаешь – всех!
Эта перебранка растормошила остальных. У каждого были личные воспоминания, и, не отдавая себе отчета, они становились на сторону или одного, или другого оппонента. Я присматривался и прислушивался к этому, неизвестному мне, миру. То, о чем люди говорили, относилось к их личной жизни, к каждодневным заботам о насущном хлебе. Никто из них не произнес слова «партия» или «коммунизм», как будто они жили при другой системе.
Говорилось, что люди не могли купить необходимое, потому что его не было на рынке. Или же оно было в торговой сети, но в таком малом количестве, что надо было становиться в очередь чуть ли не накануне, а времени для этого не было.

Все это я сравнивал с нашей эмигрантской жизнью. Мои родители тоже не могли купить то, в чем нуждалась семья, но по другой причине: не было денег!
Невольно возникла параллель между тем, как текла жизнь «там» и как она текла «здесь», в эмиграции.
Выходило, что жили бедно там и жили бедно здесь!
А режимы ведь разные!

В этот вечер, в этом бараке, я сравнивал то, что знал, с тем, что говорилось одними и другими. Моментами я пытался принять участие в разговоре, обращаясь то к одному, то к другому: желая, например, узнать, как они относились к тому, что власть срывала кресты и купола с церквей, что церковное здание служило складом или сараем, или гаражом. Оказалось, что эти вещи их обошли стороной, что они в таких делах не участвовали.
– Верно, приезжали люди и ломали кресты и купола, а нас не спрашивали, – говорили они.
Мне хотелось услышать, что кресты и купола были сломаны коммунистами! Что именно коммунисты отдали церковные строения под склады и гаражи! Но этого я не слыхал, о коммунистах никто не говорил!
Было ясно, что между нами были расхождения и что эти расхождения не имели ничего общего с моим антикоммунизмом. В этих расхождениях не было злобы. Например, когда мы говорили о Боге, о вере, о церкви, то они нам парировали «атеизмом», «материализмом», «коммунизмом», «клубом молодежи» и так далее.
– Знаете, – сказал один из участников встречи, – говорят, что ваш бог очень, очень далеко и очень, очень высоко. И что у него нет телефона. Поэтому, если я ему буду кричать, что мои дети больны или что они голодны, он меня не услышит…
– И в очереди за лекарством не будет стоять! – подсказал другой…
– Наш бог – это наш председатель колхоза. У него стоит телефон, и, если ты с ним в хороших отношениях, он тебя выручит, – добавил кто-то.
Внезапно у меня появилась уверенность в том, что мой антикоммунизм не являлся результатом моего личного заключения, а отражением того, что было на меня «нагромождено» окружающей средой в моей юношеской жизни. Иными словами, я повторял, как попугай, то, что говорили другие!

Я понял, что мои случайные собеседники не виноваты в том, что они не верят в Бога, что церковь для них является зданием, а не храмом. Я признал за этими людьми право верить или не верить в Бога, считая, что споры о вере бесполезны. У меня не было желания протестовать против того, что мне казалось богохульством со стороны собеседников, потому что они не знали, что они богохульствовали.
Одновременно мне стал понятен антикоммунизм моих родителей, который, как они говорили, лишил их родной крыши, родной земли и приговорил их к беженскому существованию. О сути, о натуре самого коммунизма, как системе управления государством, они мало что знали. Верно, доходили слухи о существовании концлагерей, о разрушении церквей, то есть об отдельных случаях физического и морального насилия, но с коммунистической доктриной они не были знакомы! Они клали в один мешок и доктрину, и живущих под этой доктриной!
Я тоже ничего об этой системе не знал, но разговор с соотечественниками навел меня на размышления, и я пришел к заключению, которое позднее подтвердилось, что нельзя отождествлять систему и народ. Следовательно, рано или поздно, с людьми можно будет иметь добрососедские отношения, но с коммунизмом такая возможность исключена.

Я обратился к человеку, сидящему справа от меня, который был заинтересован тем, что говорилось.
– Скажите мне, были ли вы счастливы или несчастны до войны?
– Чтобы ответить на вопрос, были мы счастливы или несчастны дома, в деревне, нужно сравнить с другими, которые жили в этой же деревне до нас. Некоторые из них говорили, что раньше было лучше. Но их обвинили в распространении клеветы, арестовали и куда-то увели. Теперь прошлое нам мало известно, теперь говорится, что зашитый рот меньше просит, чем открытая глотка! Понятно?
Я это понял, но много позже.
По пути в наш барак я мысленно восстанавливал отдельные моменты нашего разговора. Внезапно я остановился и задумался.
– Что с тобой? – спросили меня.
– Обратили ли вы внимание на то, что никто нас не спрашивал ни откуда мы, ни почему мы говорим по-русски! – ответил я.

При начальнике лагеря был «русский» переводчик, который едва понимал русский язык: наверное, он был из прибалтийских немцев. Через него, на третий день нашего пребывания в лагере, мы, наконец, добились свидания с комендантом лагеря.
Во время «приема» мы подтвердили, что едем по контракту в Берлин; что наша задержка в пути может сорвать программу особой важности и что за такой срыв в военное время никого не будут гладить по голове! Наши доводы подействовали на коменданта: на следующий день, получив хороший дорожный паек, мы вновь были в поезде.
Потом была еще одна попытка нас загнать в какой-то лагерь, но она не удалась. Много позже мы узнали, что наш вербовщик нас перепродавал как рабочую силу лагерям, находившимся на нашем пути.

Продолжительное шипенье выпущенного пара из золотников, пронзительный скрип тормозных колодок и последние, лихорадочные вздрагивания вагона нам дали знать, что наше путешествие закончено.
Мы прибыли в Берлин! Это произошло ранним утром 12 декабря 1942 года.
Вокзал был погружен в полумрак. Мы шли, подхваченные толпой, придерживаясь друг друга. У вокзала нас ждал грузовик. Мы погрузили наш скудный багаж и двинулись в неизвестность.
К этой работе пока нет ни одного комментария.
Ваше мнение будет первым!

Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи!

Если Вы зарегистрированный пользователь, то вам необходимо войти на сайт с помощью следующей формы:


Если Вы на сайте впервые, то Вам необходимо пройти РЕГИСТРАЦИЮ.


Возможно Вас заинтересует:
 Фотоальбомы пользователя Виктор Сорокин






© 2024. «PUSHKINO.ORG». Все права защищены.
Реклама: reklama@pushkino.org
Использование любых материалов только с письменного разрешения администрации www.pushkino.org.
Мнение администрации не всегда совпадает с мнением автора. Администрация не несет ответственности за достоверность опубликованной информации и за отзывы, оставленные посетителями под материалами, публикуемыми на сайте.



Реклама